Дорогой надежды [= Дорога надежды ] - Анн Голон

Лорд Кранмер и Жоффрей де Пейрак прогуливались по палубе. Их беседы, внешне вполне светские, обладали особым смыслом, и запланированное пребывание англичанина на борту корабля в качестве гостя лишало этот обмен мнениями видимости официальных переговоров, которыми враждебные партии могли бы воспользоваться в своих интересах. На борту они чувствовали себя в большей безопасности от шпионских глаз и ушей, чем на земле.

— Что же касается шпионов, — проходя мимо, говорил лорд Кранмер (Анжелика улавливала обрывки их разговора), — вам известно далеко не все. В моем распоряжении имеется документ вашего иезуита, которого достаточно, чтобы спровоцировать новую войну между Англией и Францией.

Между тем вот уже около десяти лет мы живем в мире, что само по себе редкость в отношениях между нашими государствами. Впрочем, проинформируем об этом госпожу де Пейрак. После всех проклятий и обвинений, которым она подверглась, мы просто обязаны поделиться с ней дипломатическими секретами.

— Эти иезуиты сыграли с нами злую шутку.

— И еще какую! Во время стычки с отцом де Марвилем в Салеме Самюэль Векстер просто не успел сообщить о куда более важном: письмо, посланное отцом д'Оржевалем французскому дворянину, находившемуся на берегу реки Иллинойс, попало в руки могикан.

— Когда и откуда оно было послано? — спросила Анжелика.

Еще несколько месяцев назад он не смог бы сказать ничего определенного по этому поводу. Сегодня же скопилось достаточно сведений, чтобы утверждать, что велась скрытая и яростная борьба и что оказываемое ей противодействие не было результатом чьей-то злой воли или больного воображения.

Курьером являлся один наррагансет из восставших племен. Было известно, что он связан с французами северных поселений. Он доставлял донесения иезуита на тонких свинцовых пластинках до самого Нью-Йорка и Виргинии. В случае опасности глотал их. Могикане нашли письмо в его внутренностях. В нем говорилось:

«Я уполномочен королем Людовиком XII разжигать войну с Англией, используя для этих целей нападения индейцев…

Себастьян д'Оржеваль»

У Самюэля Векстера не было ни времени, ни сил, чтобы обнародовать этот ужасный документ.

Возобновление франко-индейских рейдов на западе вызвало опасения, что эти затяжные конфликты губительно скажутся на торговых отношениях. Особые надежды возлагались жителями Квебека на авторитет французского дворянина и на его дипломатию, способную положить конец кризисам, которые, подобно эпилептическим припадкам, сотрясали французских канадцев при том, что никакие осложнения в отношениях между английским и французским королевствами не оправдывали кровавых злодеяний, грозивших рано или поздно вовлечь монархов этих государств в опаснейший из конфликтов.

К счастью, два ныне царствующих монарха Карл II и Людовик XIV были двоюродными братьями по линии сестры Людовика XIII, вышедшей замуж за Карла I, казненного английского короля. Отношения между двумя дворами были сердечными, почти родственными.

Иногда к их беседам присоединялся Колен Патюрель.

Лорд Кранмер с иронией высказывался по религиозным вопросам, которые чрезвычайно остро воспринимались людьми того времени, что приводило в прошлом и грозило привести в будущем к бесчисленным кровопролитиям, и вследствие чего резиденция губернатора английских колоний в Америке, исповедовавшего англиканизм, находилась на Ямайке, поскольку его подчиненные на континенте, пуритане, лютеране, католики и бог знает кто еще, на дух не выносили представителей официальной религии Англии — своей родины.

— Мой дядя, архиепископ Кантерберийский, чье имя я ношу, может считаться первым англиканским епископом, ибо в самом начале Реформации основал, как того требовал его король Генрих VIII, «католическую церковь без папы».

Однако под давлением кальвинизма, уже превратившегося в пуританство, вынужден был расстаться с немкой, на которой незадолго до этого женился.

Затем в эпоху царствования католички Марии Тюдор его жена была арестована и обезглавлена.

Супруг миссис Кранмер считал, что английские поселенцы, хотя и встречали его с каменными лицами, оставались самыми верноподданными вассалами его величества, однако вынужден был признать, что, какую бы религию они ни исповедовали, им явно не хватало способностей адаптироваться к жизни в Новом Свете. В отличие от шотландцев, ирландцев, даже голландцев, не говоря о французах, англичане-колонисты и пуритане были не в состоянии расположить к себе местных жителей. Они презирали и изгоняли их, движимые инстинктом неприязни к лени, инертности, чувственности, бескультурью и язычеству, воздвигавшим непреодолимую преграду между ними и этими «красными змеями», неслышно и незаметно скользящими между деревьями непроходимого леса, в гуще которого могли совершаться лишь гнуснейшие непотребства. И тут уж ничего нельзя ни поделать, ни уладить, и все будет только ухудшаться.

На нескольких отцов-паломников, исполненных кротости и заблуждений, деливших с такими же обездоленными индейцами, как они, индюшку с черникой из Танксживина, на Джона Элиота, англиканца, проповедовавшего Евангелие вапаноагам, на великодушного Роджера Уильямса, гражданина Салема, изгнанного нетерпимыми единоверцами за «новые опасные взгляды» и вынужденного в снежную пургу искать убежища у своих друзей-индейцев, перезимовав у которых, он отправился на юг основывать в Род-Айленде в Наррагансетском заливе поселение Провиденс, где для горстки безумцев, желающих исповедовать христианское милосердие и свободу совести, в поисках которых они прибыли туда, где имели равное право на существование все религиозные убеждения, приходилась добрая сотня тысяч верующих, презиравших и возмущавшихся индейцами, о которых они вообще охотно бы забыли, если бы те время от времени не напоминали о себе кровавыми событиями. Ибо по натуре своей они были вполне миролюбивыми, эти набожные англичане. Они пришли сюда, далекие от мысли угнетать или грабить местное население. Единственно, чего они желали, — просто не видеть, как эти язычники рыщут по земле, дарованной им Всевышним, и спокойно молиться на ней по законам своей веры.

Жоффрей де Пейрак был французом. В этом заключалась его сила, позволявшая ему выступать посредником между двумя мирами, использовавшими взаимоисключающие верования и убеждения.

Англичане ценили в нем присущий им самим дух авантюрности. Многие из тех, кто основал английские штаты от Виргинии до Мэна, не были ни бродягами, ни зависящими от короля чиновниками, как переселенцы Новой Франции. Они являлись буржуа, людьми зажиточными и достойными. Они пустились в путь целыми семьями, взяв с собой все свое достояние, слуг и служанок, а то и королевскую грамоту, обеспечивавшую им едва ли не полную независимость.

Французский дворянин, бравший под покровительство в интересах ее развития спорную, но мало заселенную территорию, заручившись соглашениями с противоборствующими сторонами во имя сохранения мира, — казался им братом и добивался той свободы, которую, не признаваясь в этом себе, разноликие колонии с враждебными вероисповеданиями, но единые в своем пафосе первопроходцев, демонстрировавшие известное неповиновение Лондону, мечтали обрести сами.